Я не знаю каждый раз, как себя представлять. Людям зачем-то нужны эти через запятую слова, а мне нет. Я Буратино. Мне до всего есть дело. Я лампа. Потому что я смотрю, и мне очень интересно. Я дождь. Потому что я люблю, когда влажно, и что-то сверху капает. Я тишина, потому что в этот момент я хорошо себя слышу. Вот кто я. Сегодня.

Люди — это самое интересное. Это такие все океаны. И гораздо интереснее, когда человек открывается тебе, чем когда он закрывается. Я в основном имею дело с людьми из бизнес-среды. И почему-то помощники, советники, пиарщики людям бизнеса рекомендуют быть сдержанными — такими брутальными, конкретными и … мертвыми. И вот с мертвыми людьми ещё интереснее иметь дело. Потому что задаешь им вопрос: «А вы давно видели свою жену вообще?»

— В смысле? Я вчера её видел.
— А вы вообще на неё как смотрите? Опишите свою жену.
— Ну, она хорошая мать.
— Это функция. Опишите жену, как она выглядит? Как она смеется? Про что она?
Вот тут начинается самое интересное. Океан такой разворачивается, лоб чешет, всё хорошо происходит. С людьми очень интересно.
Замечать новое чрезвычайно интересно. Что такое новое? Это то, что ты не замечал. Это то, что ты увидел. Вот если сесть с теми, кого мы любим и кого мы хорошо знаем, и просто посмотреть друг на друга. Это самое невероятное. Тут-то мы увидим, что мы ничего не знаем вообще, что всё сплошь неизвестное нам.

У меня есть родной брат Игорь, он жил в Канаде с 2000 года. Такой красивый, такой успешный. Но вот мы с ним созванивались, и он мне говорил: «Привет, как дела?» — «Хорошо. А у тебя?» — «Ок». — «Ну всё. Пока?» — «Пока». А мы же брат и сестра. А хотелось бы… Бывает же такое, что у тебя есть самый близкий друг, и это твой родной, из семьи человек? А вот как быть здесь, если тут такая пустота?

И я в какой-то момент, когда мы с ним в очередной раз вот так созваниваемся, говорю ему: «Ты знаешь, у меня вот это происходит». И рассказываю ему суперличную историю, про какую-то свою любовь, которая какая-то такая драная, и как-то я в ней себя все время чувствую в ожидании, оно такое вязкое, и меня так это всё смущает.

Там такая тишина наступила на том конце провода. И вдруг этот самый канадский актёр — он очень красивый ещё — вдруг он начинает со мной так разговаривать, как никогда, вообще никогда не разговаривал. И я поняла, что я пробила эту стену, которую всегда чувствовала.

Потом было очень трудно дальше так с людьми неизвестными разговаривать — сразу по-настоящему. Но я помнила, что есть такой опыт, и что он работает, только когда ты по-настоящему. И только тогда с тобой по-настоящему. Никак по-другому, не бывает по-другому.

Если ты сидишь и говоришь, что напротив тебя сидит сноб, — ты сам сноб. Просто это обидно признать, но это факт. А если ты людям открываешься и говоришь, что времени нет на все эти маски, давайте прямо жить, давайте друг друга видеть — сразу стен нет. Наверное, так мы договорились бы, и не было бы вот того, что сейчас мы наблюдаем. Я наивный романтик, да?

Человеку всегда нужен человек. И когда я разговариваю с людьми, которые считают себя одиночками, которые сидят в комнате и говорят: «Я не хочу никого видеть», понимаю, что они просто очень травмированы встречей с собой. И только человек, который их расшевелит, который встретился с собой, который бережно относится к другим, в этот момент спасёт. Поэтому человеку всегда нужен человек.

Когда мы на связи с кем-то, когда мы на связи друг с другом, мы чувствуем, что мы не одни. На самом деле одиночество — хреновая вещь. Уединение — хорошая. Когда ты как-то с собой проводишь время, и разглядываешь, что там у тебя, как у тебя там, что у тебя стучит в сердце, как бьется. А вообще потом же хочется выйти, обнять, сказать: «Знаешь, я кое-что придумала».

Я совру, если скажу, что не устаю от людей. Вернее, я не от людей устаю. Я устаю от разговора, который не всегда получается. Потому что, когда мы встречаемся с океаном, мы наполняемся. Две воды большие встречаются. Происходит обмен. А когда встречаешься со стеной, то ты работаешь, но другим местом каким-то, ты даже не разговариваешь, а ты просто становишься воздухом, даёшь человеку пространство. И вот он раскрылся, а ты немножко сдулся, устал. И вот от этого я устаю.

Конечно, мне причиняли боль. Тогда я не знала, что уязвимость — это сила. Вообще этого не знала. Нам объяснили в детстве, что нужно держать лицо. И мы его умеем держать. И когда люди, которых мы, как нам кажется, подпускаем к себе, хотя это вообще всё какие-то странные глаголы, потому что мы никого к себе не можем подпустить или привязать как у Экзюпери.

Вот эта фраза: мы в ответе за тех, кого приручили. Не можем мы быть в ответе, мы никого не приручали. Мы свободно идём рядом, мы свободно друг друга любим, мы свободно ссоримся. Потому что мы свободны, мы два океана. Я осознала, что лицо держать — это чрезвычайная мука, утомительная, ты тратишь на это столько сил, что ты уже к середине дня мёртвый.

А если случилось так, что человек, которого ты любишь, вдруг решил, что ему дальше нужно идти в другое место, мы испытываем колоссальный перегруз вообще, нам очень больно. Потому что так бывает. И никакие слова не работают. Но мы держим лицо. Мы с этим лицом ходим. А внутри происходит такой кошмар. И мы не можем сказать: «Мне больно». Мы не можем этого сказать. Мы говорим: «Ты подлец. Ты сволочь, ты меня обижаешь». Или: «Ты дура». Не знаю, что мы там начинаем нести, выдавать.

А если мы в этот момент вот из этого покерфейса откажемся от этих всех вещей и скажем: знаешь, у меня вот здесь разорвалось и мне очень плохо. Не в смысле — вот я на тебя вешаюсь, не уходи. А в смысле просто сказать, что с тобой происходит на самом деле. Вот этот вот мрак, в котором мука, которую ты сдерживаешь, она вылетает. Тебе становится суперлегко. Ты плачешь, потому что ты освобождаешься. И со словом ты освобождаешься. И в уязвимости только ты освобождаешься. Но, не познав боли, мы не научились бы этому, думаю.

Эта вот фраза — свобода заканчивается твоя там, где начинается свобода другого — чушь. Прямо полная. Свобода не везде живет. Понимаете? Она не упирается в другого. Потому что если ты свободен, ты ко всему миру относишься так же. Тебе не надо никаких границ у другого трогать. Потому что ты знаешь, что у тебя их нет. И это как танец, как вода, как мы пьем, как мы дышим. Это естественнее, чем мы думаем об этом. Вот что я чувствую.

В хаосе ты должен успокоиться. Всё-таки упорядоченность мысли происходит только в тот момент, когда ты спокоен. Но теперь возникает вопрос: а что такое хаос? Это что? Если мы залезем в «Википедию», там будет написано — это что-то, что никому не подчиняется.

Я думаю, что мы живём, исследуя это. Но исследуем мы это в состоянии благости, в состоянии увлечённости, в состоянии открытого сердца. Потому что если внутри хаос, ты сосредоточен на нём. Ты как бы живёшь, как бы двигаешься, как бы во внешнем мире, то есть в хаосе внешнем. Но то, что внутри, не позволяет тебе проживать наружу то, что снаружи делается. Поэтому я за спокойствие. А потом — в путь, в хаос.

Меня человеком делает осознание чрезвычайной хрупкости всего вокруг. И если в моих силах сделать так, чтобы мне самой и людям вокруг было полегче, повеселее, спокойнее, то эта среда уже благодарная. И в ней рождается продолжение какое-то.
Это очень интересное размышление: что человека делает человеком? Я уверена, что нет ни одного из нас, кто утром просыпается и хочет убить другого. Кто хочет что-то совершить гадкое, злое. Вот это утро человека или ночь — кому-то спокойнее ночью — оно больше всего помогает осознать себя человеком. Вот как ты по-настоящему хочешь, чтобы мир с тобой разговаривал, так и ты с другим человеком ведешь этот разговор. Ведь почему человеку нужен человек? Потому что мы согреваемся.

Это всё так красиво, вам это интересно, но это не отражает того, что, во-первых, на самом деле произойдёт, а, во-вторых, не может заслонять обычную жизнь, в которой я здесь и сейчас нахожусь. И каждую минуту обновляюсь — думая, чувствуя. И это самое, самое честное в отношении жизни.

То есть когда ты по-настоящему живёшь каждый день, ешь, делаешь глоток чего-то и чувствуешь его — ты полноценным образом существуешь. И не мечтаешь о чём-то, что тебя уносит вот из этого состояния. Потому что оно самое ценное. Но мы его боимся. А не надо.